Попробую быть здесь dybr.ru/blog/claritas/
Не знаю, насколько меня хватит.

Адски прокрастинирую. Вот просто невероятно. Делаю что угодно, даже сюда зашла, лишь бы не делать то, во что ввязалась.
И делать-то я это совершенно не обязана, и не рискую ничем за невыполнение, и сроков точных нет, и вообще ввязалась затем, чтобы проверить свои силы, ну и сестра настаивала, чтобы я попробовала. Надо уже взяться и сделать, чтобы вечером отправить.
До кучи ночью заболело горло, а завтра моя очередь работать в офисе.
Из приятного — каждый раз, глядя в зеркало, радуюсь, что потратилась весной на татуаж и сделала не только брови, но и межресничку и губы. Межреснички, по-моему, вообще не видно, зато губы отличные. По первости они выглядели как два опухших пельменя химического цвета, но когда все зажило, отек спал и корочки отвалились, стало отлично.
Всю жару проходила с духами «Русская красавица» и «Только ты» от «Новой зари», а иногда, из особого выпендрежа, с «Красной Москвой». Старшее дите, правда, на «Москву» плюется: мама, ты молодая женщина, а от тебя пахнет ладаном, свечами и бабушками.

Здесь я гулял от арки до пожарки

Как так происходит: вроде только что выбирала билеты, и вот уже сижу в обратном поезде и машу рукой родителям, отъезжающим вместе с платформой.
Родной город уже кажется чужим. Район — да, по-прежнему ощущается своим, хотя ни одной знакомой рожи навстречу, а вот центр уже никак. Трагически мало я гуляла по нему в свое время, только после универа начала бродить по его подворотням, и вот сейчас прошлась, взностальгнула. От арки до пожарки тоже часть маршрута по центру, пусть пожарка в песне уже архаизм, на ее месте лет сорок как построен ДК, а арка на входе в парк жива и вполне отреставрированная.

Мы неразлучно связаны с Окой,
Мы знаем целых три Оки на свете:
В одной напьешься, искупаешься в другой
И станешь круглым дураком на третьей.

Около первой прошла, во второй искупалась, а у третьей не фиг делать в мирной жизни, через промзону только на электричке.

В последние сутки какая-то полоса мелкого невезения, прямо кучно пошло: покрылся плесенью квас, причем свежего замеса, который поставила недавно, с медом, солодом и мятой — видимо, сильно прижали крышку ведра, испортился бульон, убежал кофе и прямо в каше скисло молоко. Ну и так, по мелочи всё валится из рук. Уже боюсь заходить на кухню, чтобы еще больше не навредить. Сколько надо ждать, когда непруха закончится?

Ничего не имею против "Рук вверх", а местами даже и люблю, но интересно отслеживать, куда меня отбрасывает разными песнями. По их ранним альбомам, выходившим традиционно к летнему сезону, легко ставить вешки, отслеживая годы.
Первые три альбома — окончание школы, универ, экспедиции, в общем позитивно. Потом перерыв, не до них. А уже от песни "Он тебя целует" стабильно швыряет в клуб, как будто снова в руках поднос с грязными пепельницами, вокруг веселящаяся толпа, а в воздухе хоть топор вешай, и дым въелся намертво.
Дело не в пепельницах, то ерунда. Главное — безнадежное одиночество в абсолютно чуждом окружении.

Давно думаю о том, что «Агата» для меня вышла из категории «нравится — не нравится». Потом что когда я падаю с головой в песни, сложно расплести — это потому что песни сами по себе (а кстати, «сами по себе» это как вообще?) хороши или потому что я моментально окунаюсь в прошлое, в те моменты, когда услышала их первый раз и помирала от нахлынувших чувств? Когда была юной и впервые столкнулась с тем, что сладко ранит и жалит?
Сложнааа...

В мае наступает пора невыносимо прекрасных тягучих золотистых вечеров, невероятно длинных, когда солнце практически застыло в окне и кажется, что не движется.
Долгий свет обманчив, кажется, что еще вечер, хотя давно уже ночь и пора укладываться.
Отметила День Победы трудовым подвигом: перемыла все окна, постирала-повесила занавески, что давно откладывала, ну и по мелочи — блины там, полы... Открыла сезон бадминтона с Петруччо, в эти длинные вечера мы играем на футбольной площадке.
Салют в этот раз должен быть на откосе недалеко от нашего дома, как и в прошлом году. В раздумьях — то ли смотреть из окна, то ли с улицы.

Шла вчера вечером домой и краем уха услышала в вершинах деревьев какую-то трескотню. И сначала не поняла, а потом как поняла — дрозды! А ведь раньше как-то пропускала момент, когда они прилетают.
Когда улетают — заметно, в конце июля еще слышна трескотня, и скачут они, крапчатые, по траве, а в начале августа уже не видно и не слышно их.

Думала, стоит ли продолжать здесь писать, и поняла, что для меня почти ничего не изменилось. Ну, и есть нечто эстетско-упадническое в том, чтобы царапать пером пергамент, когда вокруг рушатся стены.
Агатоправды будет не хватать, но той, которая была. А так можно заглянуть в нынешнюю, если смочь продраться через заросли экзистенции.
На волне новой экранизации решила взяться за «Угрюм-реку»; раздобыла у коллеги книжку 1957 года издания. Ожидала горячую классовую борьбу, а там «Санта-Барбара» на перемотке и текст как из гугл-переводчика. Нет только потерянной памяти и брошенных детей. Но я пока на середине, может, еще будет.
Вчера по телевизору была советская «Угрюм-река», я зацепила пару минут начала, чисто для ознакомления, и что? Прохору в начале книги 17 лет, безусый парнишка — в фильме это мужик сильно за 30. Ну-ну. Как назвать эффект, когда что-то сначала цепляет, а присмотришься — и фууу, интерес пропадает?
Про духи. «Волшебство пачули» теперь нумеро уно, ношу постоянно. «Кузнецкий мост» пока не пошел, никогда не думала, что несладкое может быть приторным. Сухое мыло, завалявшееся в шкафу, и старая пудра, все вместе долженствующее означать ландыш — очень странный запах, отложу, как и «Тайну».

Родственники — это люди, которые собираются выпить и вкусно покушать по поводу изменения их количества.
Как-то так и получилось, хоть я не была на похоронах и на девять дней, а только на сорок. По застольной болтовне стало понятно, насколько все друг по другу соскучились и сколько лет не виделись, чьи дети в последний раз были в пеленках, а сейчас собираются в школу, а чьи получают паспорт.
Смерть в девяносто два года не может быть чем-то неожиданным, дедушка таял-таял, замедлялся и наконец совсем исчез в мировом эфире, но всё равно меня вышибло из колеи. Он был всегда, патриарх нашего рода, повелитель паровозов, почетный ветеран, работник отрасли и коллекционер, даже в ослабевающем виде, отец, дед и прадед.
А теперь всё, сами-сами.
Я тот человек, который забирает бабушкин хрусталь. Сестра и кузины слишком продвинуты для этого дерьма. А марки, значки и монеты раздали правнукам.